Вторая мировая война была не войной наций и держав, а борьбой мировых проектов

Четыре основные мировые идеологии вступили в схватку за будущее мира

День памяти и скорби, который Россия отмечала 22 июня, в день вероломного нападения фашистской Германии на СССР, есть еще один повод для того, чтобы задуматься об истоках и уроках событий тех лет. Представляется, что мы по-прежнему не отвечаем до конца на вопрос о том, а кто, собственно, победил как в Великой Отечественной, так и во Второй мировой войне.

Официальная пропаганда, вполне естественно, микширует этот вопрос, трактуя его то ли как победу России над Германией, то ли как победу стран антигитлеровской коалиции. Вторая версия, с одной стороны, ближе к действительности, поскольку затрагивает вопрос о мировой политической конфигурации противоборствующих даже не стран, а мировых проектов, но, с другой стороны, одновременно она дальше от этой действительности, потому что игнорирует вопрос о том, чей вклад в победу оказался решающим, уравнивает заслуги участников, внесших абсолютно несопоставимый вклад в победу над общим противником.

Представляется, что прав Сергей Кургинян, предлагающий для ответа на этот вопрос вспомнить итоги Первой мировой войны.

Действительно, тогда еще не обрушившаяся Российская империя во главе с, казалось бы, почитаемым самодержцем под малиновый звон колоколов вступила в схватку с полупарламентской, раздираемой борьбой политических фракций кайзеровской Германией. Россия имела тогда на своей стороне все преимущества традиционалистского устройства. Единую, казалось бы, веру. Блестящее и мужественное офицерство, действительно ходившее в полный рост в штыковые атаки на немецкие батареи и без единого выстрела бравшее подчас эти батареи. С началом войны страну охватил массовый патриотический подъем. Социальные конфликты на какой-то момент ушли в тень. На стороне России с самого начала сражались ведущие страны мира.

Германия же, вялая и неотмобилизованная, воевала на два фронта, причем русский фронт был, при всей своей важности, второстепенным. Основные события и основная напряженность боев были все же на Западе.

И, как ни парадоксально при таком раскладе, но уже к 1916 году Россия явно проигрывала войну, и бесславно ее в итоге проиграла. Списывать это поражение на то, что войска были распропагандированы небольшой, в 25 000 человек, партией большевиков – единственной, последовательно выступавшей за поражение своего правительства, – потрясающая наивность и непонимание сути происходивших процессов. Хотя бы потому, что большевики, имея активную поддержку среди рабочих, практически до 1917 года не имели поддержки в среде крестьянства.

Может кто-нибудь представить себе, чтобы власовцам удалось распропагандировать в 40-е годы Красную армию и увлечь ее идеей повернуть штыки против Сталина? Попробовал бы кто заняться такой агитацией – не довели бы до Особого отдела…

Проходит двадцать лет. Царь расстрелян. Колокола разбиты. Православные церкви в массе своей закрыты и снесены. Священники сосланы. Белое офицерство порублено красными шашками. Красное офицерство в значительной степени расстреляно своими же. Страна не готова к войне, несмотря на все предыдущие усилия. Промышленности как воздух необходимо от полугода до двух лет перестройки.

Советский Союз один держит огромный фронт против совсем другой Германии. Германии, которая накалена нацистской идеологией, отмобилизовала народ, сконцентрировала в своих руках промышленные ресурсы всей Европы, гонит на фронт испанцев и румын, итальянцев и венгров. Немцы боготворят фюрера. На стороне Гитлера – почти миллионная власовская армия: это численность Квантунской армии Японии. Ни один из будущих западных союзников не оказал Германии достойного сопротивления. Армии Запада бесславно рассеяны железным натиском вермахта.

И опять, казалось бы, парадокс: с первых дней войны вермахт терпит неудачи. У нас вошло в привычку говорить о неудачах Красной Армии в 1941 году. Казалось бы, все верно. Страшные потери. Сожжена основная часть авиации и большая часть бронетехники. Потери промышленности и населения неописуемы. Враг доходит до Москвы, а в 1942 году – и до Сталинграда. Пал Киев, блокирован Ленинград...

Но не под Москвой и Сталинградом решена судьба войны. Ее в первые две недели боев решила истекающая кровью Красная армия. Без танков и авиации, с потерянной артиллерией, с одними устаревшими трехлинейками и гранатами она в эти две недели день за днем выбивает у Германии потенциал возможной победы. Каждый день вермахт теряет больше техники и живой силы, чем он мог себе позволить; каждый день он теряет темп наступления, продвигается на меньшее число километров, нежели ему было предписано планами наступления.

На принципиальном уровне война была проиграна Германией в первые две недели. Затем, а особенно на исходе лета, победа СССР стала уже делом техники.

Так чем же была Вторая мировая война на самом деле? Представляется, что она не была войной наций и держав. Она была борьбой мировых проектов.

Четыре основные мировые идеологии – коммунизм (СССР), либерализм (США), консерватизм (Великобритания) и накаленный национализм (Германия), – вступили в схватку по вопросу о проектном видении будущего мира.

Великая Отечественная война советского народа была не просто основным военным событием Мировой войны: она была ее принципиально качественной составляющей, включением коммунистического проекта в это соперничество. Именно она определила общую проектную составляющую противоборства.

Вторая мировая война шла в конфигурации союза либерализма, коммунизма и примкнувшего к ним консерватизма против общей проектной угрозы – накаленного традиционализма в лице германского нацизма.

Сами по себе либерализм и консерватизм были не в силах выиграть эту борьбу, что и показали события 1939-41 годов. Дело в том, что они олицетворяли статус-кво, олицетворяли привычный и комфортный для них мир, были мало способны к мобилизации. Германия противопоставила им накаленное видение будущего, противопоставила свое видение модернизации в виде накаленного контрмодерна.

Из сил, выступивших против него, выступивших на защиту мира модерна, прогресса и всего вектора Возрождения и Просвещения, лишь коммунизм обладал своим, альтернативным нацизму видением фронтира, будущего мира, в котором было место не только привычному комфорту, но и подвигу, миру человека, у которого есть бóльшие ценности, чем биологическая жизнь отдельного человека.

Националистический проект контрмодерна проиграл коммунистическому проекту сверхмодерна. Проиграл не только в военном, техническом и экономическом, но в первую очередь в проектном и мотивационном плане. Проиграл, в конечном счете, на функциональном уровне.

Гитлеризм дал своим сторонникам накаленную идею. Сильную идею. Он говорил: «Германия превыше всего! Миру предназначено служить Германии. Она установит новый порядок, и только она достойна возглавить мир. Место остальных – служить Германии, быть ее рабами». Поэтому, даже побеждая, он множил число своих противников. Даже те его сторонники в других странах, которые, в принципе, с симпатией относились к фашизму, на определенном этапе сталкивались с тем, что их место в этом порядке – в лучшем случае место капо при победителях.

Коммунизм дал своим сторонникам иную идею. Он сказал: «Мы предлагаем всем свободу и справедливость! Свобода мира и справедливость для всех превыше всего. Советский Союз – не новый господин, а освободитель. Не мир для него, а он для мира. Место остальных – быть хозяевами своей судьбы, а место СССР – служить человечеству».

Германия предлагала человечеству закрытую систему, СССР – открытую. Поэтому Германия множила своими победами своих противников, ее проект двигался с отрицательной экспонентой, а СССР даже своими поражениями множил число своих сторонников: его проект двигался в параметрах положительной экспоненты.

Гитлеризм говорил своим солдатам: «Идите и убивайте! Вы будете господами. Вы получите ферму на Украине, и славянские недочеловеки будут работать на вас и служить вам». Функционально это сильная идея. Она обещала тем, кто принимал ее, славу, процветание и счастье. Но в ней была очень серьезная функциональная слабость. Она обещала только то, что можно использовать при жизни. За нее можно убивать, но за нее нельзя умирать: ферма не достанется.

Коммунизм говорил своим солдатам: «Идите и защищайте! Вы будете спасителями своей страны и всего мира. За вами – первая в истории победившая революция рабочих и крестьян, за вами – первое в мире государство трудящихся, за вами – верность делу ваших отцов, впервые в истории свергнувших гнет эксплуататоров и давших шанс на создание царства справедливости. Очень может быть, что в этой борьбе вы умрете, – но умрете Спасителями мира».

Какие бы споры сегодня ни шли о степени утопичности и обоснованности этой идеи, функционально она была сильнее. Она обещала своим сторонникам то, что было больше жизни. За нее можно было умирать.

По сути, коммунизм нес в себе один из древнейших постулатов героического гуманизма: «Смертью смерть поправ!» Он нес то, чего не было в германском накаленном национализме и тем более в уже лишенных героики и мобилизации и либерализме, и консерватизме. Поэтому, по сути, итогом Второй мировой войны стало утверждение миропорядка, который на какое-то время сошелся в признании прогрессистских ценностей – веры в человека, веры в его разум, признании антропологического оптимизма, ценности истории и веры в прогресс.

Даже холодная война, по сути, велась не за или против этих ценностей, а по вопросу о том, как понимать и реализовывать их.

Сегодняшний мир – это уже другой мир. Если потсдамская реальность была реальностью борьбы внутри прогрессистских тенденций, то мировая катастрофа поражения Советского Союза вновь поставила в повестку дня вопрос о развилке: прогрессизм, олицетворяемый сегодня вялым и не способным на подвиг либерализмом, или традиционализм, олицетворяемый занявшим место гитлеризма накаленным фундаменталистским исламом.

Человечество отброшено к выбору первой половины ХХ века. Только сейчас у него нет возможности призвать на защиту гуманизма и прогресса коммунистический Советский Союз.