Когда лучше быть с папой: как опеки и суды дискриминируют отцов

На Западе вовсю укореняется традиция ответственного отцовства. Россияне же исторически считают воспитание детей делом в первую очередь матери

«Родную мать никем не заменишь», «без матери ребёнок — сирота» и многие другие расхожие фразы с детства учат нас тому, что именно мама — главный родитель в жизни ребёнка, «главное слово в каждой судьбе». На Западе вовсю укореняется традиция ответственного отцовства. Россияне же исторически считают воспитание детей делом в первую очередь матери. Такую же позицию зачастую занимают суды, органы опеки и другие инстанции. Между тем в некоторых ситуациях такой выбор неоправдан — и в вопросах, с кем останутся дети после развода, и в случае назначения опекуна. Но даже в тех случаях, когда ребёнку объективно было бы лучше с кровным отцом или мужчиной-усыновителем, государство всё равно чаще склоняется в пользу матерей. Почему так происходит?

Свою будущую жену Николай Виницкий встретил в Перми. Помимо разницы в возрасте — Евгения на девять лет младше него — у пары были и другие, в первую очередь социальные, различия.

Николай с сыном Платоном. Фото RT

Николай — квалифицированный специалист из небогатой, но образованной и крепкой семьи, у него свой небольшой бизнес. У Евгении же всего шесть классов образования, она сбежала из дома в 14 лет, в 17 забеременела первым ребёнком. Родилась девочка Лиза. Буквально через год Евгению лишила родительских прав собственная мать. Как поясняет Николай, — за то, что практически сразу после родов девушка вернулась к «свободному» образу жизни и не проявляла внимания к дочери. Николаю и его родным Евгения представила девочку как свою сестру.

На момент встречи с Николаем у девушки было ещё двое детей: Карина 2010 года рождения и Жанна 2011-го. Карина жила с мамой, её младшая сестра — в семье отца.

Когда Евгения забеременела их совместным с Николаем ребёнком, пара перебралась в 35-тысячную Чернушку, городок на самом юге Пермского края. Здесь живёт мама Николая Тамара Ивановна, и супруги вскоре переехали к ней.

В мае 2017 года родился сын Платон. Практически тогда же отца девочек от первого брака, по словам Николая и его матери, депортировали на родину — в Армению. Евгения забрала в Чернушку и свою младшую дочь Жанну.

«Стали жить вшестером, небогато, но дружно. Девочек отдали в школу и детский сад, водили их по кружкам, дома занимались, — рассказывает Тамара Ивановна. — Первые месяцы после рождения сына Евгения сидела в декрете, но в конце 2017-го устроилась официанткой в местное кафе. И как-то раз не вернулась с работы домой».

«Пришла наутро в тяжёлом состоянии. Потом стала пропадать всё чаще, уже на несколько ночей», — вспоминает свекровь женщины.

Вскоре после этого Евгения подала на развод, и в мае 2018-го ушла от Николая, забрав двух дочерей, их общий сын остался жить с папой и бабушкой.

Евгения же поселилась в комнате в общежитии, но фактически проживала в одной из квартир в пятиэтажке неподалёку.

«Там был настоящий притон, взрослые с Женей постоянно пили, были и драки. А девочки спали в одежде и обуви на одной кровати», — рассказывает Тамара Ивановна.

Узнав об этом, они с Николаем решили забрать Карину и Жанну к себе. По их словам, мать детей даже не пыталась оспорить это решение. Почти весь следующий год девочки жили с ними.

Сироты при живом отце

«Вот здесь — любимые книги Карины, а здесь — Жанны, — рассказывает Тамара Ивановна, обводя длинные ряды книжных полок с бесчисленными томами «Энциклопедии животных» и серии «Познаём мир». С гордостью показывает рисунки внучек, грамоты и дипломы с различных конкурсов. — У нас в городе очень хорошая художественная школа, девочки ходили туда на керамику, рисование, лепку».

После фактического самоустранения матери из судьбы дочерей Тамара Ивановна с Николаем стали новой семьёй для Карины и Жанны. Девочки встречно привязались к ним, называли исключительно «бабушка» и «папа». Всё кончилось в один день, 26 марта 2019-го.

Из школы, куда ходила Карина, поступило сообщение: девочка и её младшая сестра проживают у «чужих людей», без законного представителя.

К Николаю и его матери пришли представитель органа опеки и инспектор по делам несовершеннолетних. В тот же день обеспокоенные отец и бабушка обратились в опеку, чтобы законно удочерить Карину и Жанну. Но дождаться ответа не успели: уже 2 апреля девочек забрали прямо из школ.

«Жанну фактически похитили. Пришли за ней, как раз когда я вела Карину в школу», — вспоминает Тамара Ивановна. В школе Карины её с девочкой тоже ждали, забрали прямо из рук.

Девочек разместили в Центре помощи детям (ЦПД) города Чайковского в соседнем районе, учреждении для детей, оставшихся без попечительства родителей. Затем их перевезли в так называемую деревню опекунов, где живут сразу несколько опекунских семей. В той, куда сначала попали девочки, уже было шестеро детей.

«Мы ими занимались, развивали их, вкладывали в них душу, — рассказывает Тамара Ивановна. — А в деревне они целыми днями на улице пропадали, ни кружков, ни дополнительного образования. Даже в школу их за 10 км возили».

Девочки, по словам женщины, одни ходили в лес, а новые опекуны совсем не уделяли внимания их здоровью, если дети заболевали — лечили сами, даже не возили к врачу. За прошедшие с момента изъятия месяцы девочки успели сменить уже две таких деревни — сперва Козьмяш, затем Дойная. Но и оттуда девочек забрали, и где они находятся сейчас — неизвестно.

«Им с самого начала не давали созваниваться с нами», — поясняют Николай с матерью.

Не остановило сотрудников опеки и то, что сестёр фактически разлучили с родным братом, Платоном (это противоречит законодательству).

«Они его очень любили, нянчились с ним, играли», — вспоминает Николай.

Изъятие «было необходимо»

5 апреля пришёл ответ из органов опеки по совместному заявлению Николая и его матери на оформление опеки над девочками. Им отказали, заявив, что сперва нужно собрать необходимый пакет документов. При этом о возможности временной опеки, для которой нужен только паспорт и заявление, Николая с мамой даже не уведомили.

Когда же все документы на постоянную опеку были собраны, Николай отучился в школе приёмных родителей, учреждение выдвинуло новые требования: предоставить диплом об образовании, отчётность по ИП мужчины и оплатить долг по коммуналке, 60 тыс. рублей.

«И если с долгом мы почти разобрались, то отчётность ведь сдаётся раз в год всего, ждать ещё несколько месяцев!» — возмущается Тамара Ивановна.

В межрайонном территориальном управлении Минсоцразвития Пермского края №4 по Чернушинскому району заявили RT, что изъятие детей «было необходимо», поскольку у них «не было статуса». Это означает, что дети официально не считались оставшимися без попечительства, хотя жили без матери, и для оформления опеки семьёй Николая должны были сперва перейти в этот статус.

«Мы попытались связаться с матерью девочек, так как в их случае она — единственный законный представитель, отца в документах о рождении нет, — рассказывает начальник отдела соцразвития администрации Чернушки Ирина Зудова. — Сообщили ей об изъятии детей, она вначале обещала, что скоро приедет, будет сотрудничать с органами опеки и заберёт их».

Но затем Евгения просто перестала выходить на связь, и опека обратилась в суд с иском об ограничении её в родительских правах.

«Вот поэтому, до того момента, как мать в правах ограничат, девочки и были помещены в учреждение, пока решался их статус», — объясняет порядок чиновница.

Однако Евгению ограничили в правах на дочерей ещё в июле 2019-го, а следовательно, все последующие месяцы они считаются оставшимися без попечительства, их можно удочерить или взять под опеку. Но чиновники не спешат идти Николаю навстречу. Он и Тамара Ивановна неоднократно обращались в опеку с просьбой разрешить им встречи с девочками и хотя бы сообщить их местоположение, но ничего из этого так и не было сделано. На все мольбы Николая чиновники отвечают дежурное «вами не предоставлено доказательства родственных связей с детьми».

Непростые дети

В случае Николая камнем преткновения стало отсутствие кровного родства. В опеке уцепились именно за то, что для него Карина и Жанна — не родные дети. Но встречаются и более нелепые причины, по которым мужчинам-усыновителям отказывают в законном праве стать приёмным отцом.

Так произошло с 33-летним москвичом Артёмом (здесь и далее имена героев истории изменены). В конце нулевых он встречался с девушкой Надеждой, спустя несколько лет пара рассталась, но поддерживала связь до 2012 года. В этот период у его бывшей подруги родился сын Леонид, Артём несколько раз общался с мальчиком.

«А прошлым летом случайно узнал от общего с ней знакомого, что Надя умерла», — рассказывает Артём.

Знакомый также сообщил ему о её сыне — 9-летний на тот момент Лёня попал в детский дом в одной из соседних с Московской областей.

«Меня зацепила эта история, захотелось помочь мальчику», — продолжает мужчина.

Артём решил усыновить Лёню, осенью 2018-го прошёл школу молодых родителей, затем оформил разрешение на так называемый гостевой режим — форму помощи ребёнку без оформления его постоянного проживания в семье.

«То есть просто чтобы общаться с ним, забирать на каникулы, — поясняет Артём. — Приехал к Лёне в детдом, спросил, хочет ли он ко мне в гости? Он ответил «да». Так мы стали общаться, заново знакомиться — всё-таки, когда я его в последний раз видел, ребёнку и трёх лет не было, он меня не особо помнил».

Артём забрал мальчика на зимние каникулы.

Ребёнок был непростым — по словам Артёма, мог закатить скандал или даже начать бить посуду, если ему что-то не нравилось.

«Но это нормально для детдомовских, там вообще детей без психотравмы нет», — считает Артём.

Сложности в характере не остановили мужчину, и мальчик встречно проникся к нему симпатией.

«Сказал, что хочет, чтобы я был его папой», — вспоминает Артём.

Он покупал Лёне подарки, старался уделять ему как можно больше внимания — «чтобы компенсировать то, чего ему так не хватало в детстве».

По словам Артёма, до детдома жизнь ребёнка тоже была не сахар: «С мамой они жили было нормально, но до тех пор, пока Надя не сошлась с последним своим сожителем. Она стала пить, сожитель бил её, поднимал руку и на ребёнка. Надя с ним выпивала и умерла от осложнений диабета, вызванных, полагаю, в том числе и такой жизнью — избиениями, алкоголем».

Теперь же у мальчика появился шанс жить в трёхкомнатной квартире в Москве с новыми бабушкой и папой (Артём проживает со своей матерью). Но не тут-то было.

Зачем вам «плохой» ребёнок?

«Поначалу всё шло хорошо, и в общении с региональной опекой, и со столичной», — вспоминает Артём.

По закону решение о передаче ребёнка принимает опека по его месту жительства, а решение о возможности быть усыновителем — орган по месту жительства родителя. В областной опеке и в самом детдоме кандидатуру Артёма предварительно одобрили, осталось только получить одобрение московской. И тут начались проблемы.

«На комиссии в Москве мне выдали заключение о том, что я могу быть опекуном одного ребёнка мужского пола в возрасте пяти-шести лет, без психических заболеваний», — рассказывает Артём.

Технически ничто не мешало ему забрать Лёню и по этой бумаге — в опеке не отказали, а указание по возрасту носит рекомендательный характер.

«Но в областной опеке всё равно восприняли заключение в штыки. А в московской стали говорить мне, что ребёнок не подходит по возрасту, по здоровью — якобы он «плохой», психически больной, и я с ним не справлюсь, верну. Предлагали взять другого, «хорошего» и помладше. Но мне не нужен любой ребёнок, я этого выбрал и его же в заявлении на опеку указывал!» — возмущается москвич.

Руководство детдома отказалось выдать ему ребёнка на основании заключения московской опеки. А некоторое время спустя появились другие кандидаты в опекуны Лёни.

«Директору детдома их кандидатура больше понравилась, чем моя. Там полная семья, с двумя детьми, мальчики восьми и двух лет», — говорит Артём.

Но эти люди появились несколькими месяцами позже Артёма. «Всё это время я ездил к Лёне, общался с ним, в конце лета собрал его к школе», — вспоминает он.

В сентябре 2019-го ребёнку запретили общаться с Артёмом, отобрали телефон и даже смарт-часы, которые тот дарил мальчику.

«Это произошло накануне его поездки к этой семье», — уточняет Артём.

Каких-либо причин, по которым кандидатура Артёма хуже, с формальной точки зрения нет: мужчина работает инженером, у него стабильный доход, есть все необходимые бытовые условия. За полтора года попыток усыновить Лёню он даже прошёл профессиональную переподготовку, получив квалификацию психолога и пройдя спецкурс по посттравматическому стрессовому расстройству.

«Я бы в принципе хотел заниматься этой темой, помощью детям, оставшимся без попечительства, развитием патроната и фостерных семей в России», — говорит Артём.

Страховка от геев

«Причины отказа областной опеки выдать ребёнка мне непонятны. Кандидатуру мужчины одобрили, заключили, что усыновлять ему можно. Есть множество семей, у которых в заключении написано, что им рекомендован один ребенок, а им давали двух. И другого возраста давали, чем тот, что в заключении указан, младше или старше, поскольку эти рекомендации не обязательны к исполнению. Но почему-то опеки, особенно в регионах, очень сильно опираются на них, стараются дословно исполнять», — заключает психолог благотворительного фонда «Измени одну жизнь», многодетная приёмная мама Елена Мачинская.

Дело может быть ещё и в том, что в последние месяцы к одиноким мужчинам, желающим стать усыновителями, появилось предвзятое и подозрительное отношение.

Николай Виницкий отучился в школе приёмных родителей, но это не гарантировало ему разрешения взять детей RT
«У одиноких мужчин всё чаще возникают сложности при попытке стать опекуном или усыновителем, — считает лидер всероссийского движения «Сдай педофила» Анна Левченко. — Органы опеки стараются чинить им какие-то искусственные препятствия, устраивать не совсем законные проверки, не прописанные в законе «Об опеке и попечительстве».

Левченко полагает, что такая дискриминация может быть связана с громкими скандалами, прогремевшими вокруг органов опеки в 2019 году: историей с 60-летним мужчиной-опекуном, оказавшимся «серийным» педофилом, и с усыновлением ребёнка парой геев.

«В случае гомосексуальной пары дело даже не в толерантности, а в том, что по итогам этой истории на сотрудников опеки, выдавшей мальчика, завели уголовное дело. Теперь все опеки перестраховываются и, что называется, дуют на воду», — говорит Левченко.

С ней согласна и Елена Мачинская: «Есть с недавних пор такое устное распоряжение в опеке — не давать детей одиноким людям. Ни отцам, ни матерям под разными предлогами стараются не выдавать их. Видимо, после недавних скандалов рубят с плеча. К женщинам ещё помягче относятся, а к мужчинам совсем жёстко».

Но эксперты подчёркивают, что такая перестраховка предотвращению педофилии не поможет, а вот самим детям навредит.

«От реальных педофилов недопуск одиноких мужчин к опеке и усыновлению никак не спасёт. Педофилы крайне редко идут на такую сложную схему, им проще в тот же детдом устроиться работать. Недавние громкие случаи потому и громкие, что происходят раз в несколько лет. Кроме того, и в полных, и в кровных семьях отец ведь тоже может оказаться педофилом. В результате у сирот в учреждениях опеки — а их на сегодня более 47 тысяч — остаётся ещё меньше шансов на жизнь в семье», — убеждена Анна Левченко.

Спасти от родной мамы

И если дискриминация мужчин органами опеки — явление относительно новое, то с дискриминацией при определении места жительства, размера алиментов и порядка общения с ребёнком при разводе мужчины сталкиваются уже многие годы. В большинстве случаев (по разным оценкам, в 90—94%, актуальных статистических данным нам найти не удалось) дети после развода остаются с матерью.

«Законодательно это никак не закреплено, по закону родители обладают равными правами на ребёнка. Но на понятийном уровне в судах руководствуются принципом, что ребёнка нужно оставлять именно с матерью», — поясняет юрист, специалист по гражданскому и семейному праву Андрей Виленский.

Его доверитель, москвич Алексей Тураев, стал одним из немногих исключений из этого принципа. Мужчина более года бился в суде за то, чтобы его четырёхлетний сын Всеволод жил с ним, а не с мамой.

«Изначально, когда мы с женой развелись, я и сам, конечно, считал, что ребёнку лучше с матерью, а моё дело — быть на подхвате и платить алименты», — рассказывает Тураев.

Но после развода его бывшая супруга Ольга переехала в Вязьму и забрала с собой ребёнка. Первые месяцы всё шло нормально, отцу давали общаться с сыном, приезжать к нему и забирать к себе в Москву.

«Но в какой-то момент, когда Оля снова привезла Севу, я заметил у него на теле синяки», — вспоминает Алексей.

Ребёнок признался, что его «били мама и дядя Коля», новый сожитель Ольги. Родной отец тут же обратился сначала в травмпункт, а затем на психологическую экспертизу. В обоих учреждениях подтвердили, что мальчик не врёт и не выдумывает — его действительно систематически подвергали физическому насилию, били ремнём.

«Я решил, что не отдам Ольге ребёнка. Моего сына никому бить нельзя! Сменил место жительства, нашёл юриста и стал готовиться к суду», — вспоминает Алексей.

В суд обратилась сама мать мальчика, буквально через несколько дней — настаивала, чтобы определили место проживания Севы с ней.

Обвинения в систематических побоях и насилии женщина с сожителем отвергали, пытались убедить суд, что Алексей хочет оболгать их.

Но в ходе процесса выяснились новые обстоятельства.

«Только тогда я узнал, в каких условиях на самом деле проживал мой сын все те несколько месяцев с момента развода», — рассказывает Алексей.

До этого на встречах с сыном бывшая жена ни разу не показывала ему свой новый дом, а Тураев не настаивал — не хотел, чтобы Ольга заподозрила его в слежке или преследовании, как это нередко бывает со стороны бывших мужей.

«И вот выяснилось, что всё это время они жили в ветхой избе в частном секторе, с одной комнатой, чадящей на весь дом печью в качестве отопления и туалетом на улице. В этом жилище даже ванной или душа не было!» — возмущается Тураев. Бывшая жена, продолжает он, всё это скрывала.

«Но хуже всего, что Севой совсем не занимались. У него сильная задержка речи была, ему пророчили коррекционную школу. А он даже в садик не ходил, хоть Ольга и врала, что ходит», — рассказывает Алексей.

Судебный процесс занял более года.

«Приходилось неоднократно ездить в Вязьму, к тому же мать ребёнка настояла на повторной психологической экспертизе, которая растянулась на полгода», — поясняет Андрей Виленский, представлявший интересы Алексея в суде.

Дело удалось выиграть, и сейчас Сева живет с папой, в собственной комнате в просторной квартире. Мальчик занимается в различных секциях, наблюдается у психолога, логопеда и других специалистов. Проблем с речью у него почти не осталось, семья планирует отдать Севу в школу олимпийского резерва. Папа поддерживает его во всех начинаниях, не пропускает соревнования и выступления.

«Я стараюсь делать всё, чтобы помочь сыну забыть те месяцы, что он жил в Вязьме, как страшный сон», — говорит Алексей.

«Но таких случаев, как наш, — единицы. Можно сказать, статистика вынесенных в пользу отца в таких случаях решений практически совпадает со статистикой оправдательных приговоров по уголовным делам — менее одного процента», — заключает Андрей Виленский.

Автор: Мария Шер