Константин Райкин: "МНЕ НРАВИТСЯ ИГРАТЬ НА ЗЕМНОМ ШАРЕ!"
Одним из самых вожделенных событий для брянских театралов в афише прошедшего фестиваля современного искусства была встреча с Константином Райкиным в спектакле "Контрабас" - постановка Елены Невежиной по пьесе П. Зюскинда. Высший пилотаж актерского мастерства на блестящем литературном материале заставил нашу публику два часа слушать текст, прямо скажем, непривычный для брянского не избалованного оперной классикой уха.
Что это - экзальтированные пассажи закомплексованного музыканта и неудачника в любви или экстравагантная лекция-концерт с элементами клоунады, озвученная фрагментами произведений Вагнера, Верди, Шуберта и Сен-Санса? Почему это самоистязание, это объяснение в любви-ненависти к бессловесному, но небеззвучному и почти живому контрабасу оказывается столь захватывающим? А этот уродец с пузом, "беременный" музыкой - столь притягательным?
Зюскинд и Райкин, обнажая профессиональную и человеческую неполноценность своего героя, оставляют ему, а значит, и нам, надежду. Эта приправленная бутылками пива тоска по пониманию, сочувствию, любви на фоне вечной и великой музыки обретает вселенский контекст. И неприязнь сменяется желанием выслушать и сострадать. Когда со сцены звучит: "Я знаю людей, в которых заключена целая Вселенная, но доставать ее оттуда они не торопятся", - это и о нем, райкинском герое, пытающемся пробить скорлупу заурядности...
ТЯЖЕЛА ТЫ, ШАПКА СЫНА РАЙКИНА
После спектакля Райкин никаких интервью никому не обещал и был прав. Слишком много энергии отбирает этот спектакль. Вопросы ему пришлось задавать накануне, на пресс-конференции. Впрочем, он особенно и не отвечал на них, стремясь высказаться прежде всего о том, что волнует его самого.
Больше всего досталось театральным критикам, среди которых, по его мнению, крайне мало талантливых людей и которые вымещают на бумаге свою творческую и человеческую несостоятельность. Самую восторженную реакцию этот уничижительный пассаж почему-то вызвал у В. Макарова, председателя Брянской организации СТД и директора театра драмы.
Вообще Константин Аркадьевич Райкин очень остро и болезненно реагирует, когда в нем видят прежде всего сына великого отца. Руководитель "Сатирикона" не может простить Виталию Вульфу его давнее неудачное пророчество о неперспективности Райкина-младшего, когда Костя был еще ребенком: "Этот мальчик - ошибка театра, он никогда не будет артистом".
- Он относится к тем критикам, которые ломают судьбы людей. Я выжил после его заявления. Но я особой силы человек. Я просто рос в такой семье, что изначально бы погиб, не будь у меня сильного характера. Выбрать ту же профессию и быть все время сыном великого артиста при моем самолюбии - нужно иметь колоссальную силу характера. Я могу не обладать той мерой таланта, которой требует это самолюбие, но сила характера помогла мне выжить. А он, Вульф, такое походя говорит о живых людях! Как будто это истина в последней инстанции: "Этот малоодаренный, а этот вообще никакой..." Нельзя обсуждать меру таланта!!! Отказывая человеку в таланте, можно сделать его инвалидом. Я никогда в жизни ни одному артисту не скажу, что он малоодаренный. Нельзя человеку крылья подрезать. Я же из ямы расту! Меня же с Райкиным сравнивают! С Джомолунгмой! А какому-нибудь Тютькину, родившемуся в семье Тютькина, - классно. Никого нет рядом, и сравнивают с уровнем моря...
ТО, О ЧЕМ ЗНАЕТ ПОДУШКА
- Константин Аркадьевич, в "Контрабасе" Зюскинда ощущаешь перекличку с "Шинелью" и другими вещами Гоголя. Чувствуете ли вы сами это влияние ?
- Конечно. Зюскинд вообще один из лучших современных писателей. Я чувствую его перекличку и с Гоголем, и с Достоевским - с "Записками из подполья". В "Контрабасе" тоже такое подполье души. Некий бунт маленького человека, о которой знает только он сам. Такая буря шекспировских страстей между двумя дисциплинированными приходами на работу. Это то, чем не делятся, о чем знает только наша подушка...
- "Контрабас" играют по всему миру. Ваш спектакль чем-то отличается?
- Азарт и риск этого спектакля в том, что я играю на очень больших театральных аудиториях. Во всем мире эту пьесу играют на малой сцене, я - в огромных помещениях: в Александринке, да и у нас в "Сатириконе" зал на тысячу мест. Мне интересно это играть на Красной площади. Тончайшие нюансы души - на огромном глобусе, на пустом земном шаре!.. Мне кажется, что это демократично, хотя это непростой материал. Приходит тетя Мотя, которая ни музыки не знает, ни в оперном театре не была никогда, но я буду играть так, что ей станет интересно.
- Вам удалось видеть другие "Контрабасы" и видел ли вас сам Зюскинд?
- Мне это не очень интересно. Не то, чтобы я боюсь, что меня собьют. Просто я такой особенный и специфический, что у меня все равно герой будет ни на кого не похож. Ни у кого нет такой дырочки между зубами. Ни у кого нет такого носа. Такого лица. Я похож на всех, как любой человек, но все равно я такой отдельный, что ни с кем не пересекусь.
Что касается Зюскинда... Зюскинд живет сейчас в Кельне. А я играл "Контрабас" в Штутгарте. Это рядом. Но он не приехал на спектакль. Мне передали от него привет и записочку. Он страшно застенчивый человек, затворник. Никогда не бывает на премьерах своих спектаклей. Он только знает, что я играю его вещь, и все. "Контрабас" - это он о себе писал. Очень странный человек, мой ровесник, кстати. На два года старше...
"НАДО УМЕТЬ ПЕРЕВОРАЧИВАТЬ СТРАНИЦУ"
- Сатириконовский спектакль "Превращение" по Кафке оформлял известный дизайнер и кинетист Вячеслав Колейчук, а костюмы делала его дочь Анна. Они оба участвуют в фестивале Рославца. Как часто вы приглашаете таких неординарных художников и скульпторов?
- Спектакль "Превращение" в оформлении Колейчуков сыграл очень большую роль в истории нашего театра. Сейчас мы его сняли, потому что Валера Фокин снял фильм по "Превращению". Это был камерный спектакль на 60 зрителей. Мы возили его по всему миру. Дважды - в Японию, он вообще был очень японский по эстетике. Это шестнадцатый мой спектакль с Фокиным, он тот режиссер, который сделал меня артистом... Но мы его закрыли. Надо уметь мужество переворачивать страницу. Я не понимаю, как спектакли играют по 20 лет, тысячу раз. Я не понимаю, как можно так долго бороться за качество. Или как это: быть влюбленным 20 лет? Это неправда. Я не верю в это. Влюбленность может перерасти в семью, в дружбу... Но нельзя быть Ромео и Джульеттой в течение 20 лет. Ромео и Джульетта не могут иметь семью. Это по определению невозможно. Такая любовь недетородна. Они рождены, чтобы сгореть и вокруг себя всех опалить! Так и спектакль. Когда он превращается в тление, надо прощаться.
Нам в театре "Сатирикон" вообще повезло, что мы работаем с лучшими режиссерами мира - Петр Фоменко, Валерий Фокин и Роберт Стуруа определяют сегодня лицо театра. Хотя я мог бы еще назвать и Романа Виктюка, и Елену Невежину, и Володю Машкова...
С Робертом Стуруа мы встретились случайно в Венеции после нашей совместной работы в "Гамлете". И я решил, что это судьба: поставить с ним еще и венецианский спектакль. У Гольдони была одна пьеска с замечательной ролью Тодеро. Это такая мерзость, такая сволочь, что его мечтают сыграть все артисты. Они вообще падки на такие роли. Актеру вообще полезно играть отрицательных героев. Чем лучше ты играешь отрицательную роль, тем больше очищаешься от этой скверны и очищаешь других. Ты, превращая это в искусство, отторгаешь от себя... Это такая психотерапия. Играя подлеца, лжеца, труса, ты таким в жизни уже никогда не будешь. Если правильно к этому относиться и честно играть. Для мужчины это путь к самоусовершенствованию. Для чего я артист? Чтобы стать лучше. Если профессия тебя толкает к зависти, злобе, недоброжелательству, значит, это неправильно...
Меня очень долго удерживала от вступления в православие официальная позиция церкви по отношению к театру как к греховному делу. Это меня мучает. Это совершенно непродуманная вещь. Церковь вообще не отличается продуманностью, особенно по отношению к искусству. Но сейчас там есть продвинутые люди, и постепенно их мнение распространяется. Хотя еще рутины много в церковных кругах. Я уверен, что театр - дело божеское...
-Вы приехали в Брянск не просто на гастроли, а на фестиваль. В чем различие для вас? И как относитесь к идее нашего фестиваля авангарда?
- Я уже здесь был, и, по-моему, в той же самой гостинице. Я был в Брянске со своей концертной программой, с которой больше не работаю, потому что она за 28 лет мне изрядно надоела. Я мечтал последние годы, что не буду больше работать на эстраде. Как-то уже вырос из этого. Я никогда не халтурил, но мне надоело пребывать в качестве этакого весельчака... Может быть, я каким-то чувством юмора обладаю, но веселым я не был. А меня большинство населения страны воспринимало именно так.
Как-то в Москве после спектакля ко мне подошли люди, которые определяют энергетический центр вашего фестиваля, и рассказали про него. Я понял, что это хороший фестиваль. Мне вообще нравятся культурные мероприятия такого рода не в столицах. Слова "провинция" и "периферия" для меня понятия географические, потому что существует еще такая "психологическая провинция", которой полно в Москве. Лучше я буду иметь дело с каким-нибудь замечательным провинциалом, который приехал откуда-то из Сибири и который жаждет общаться с искусством, чем иметь дело формально с представителем столицы, но из "спальных" районов, которые вообще в театр не ходят. По статистике, в театр ходят 10% населения города, а 90% жителей Москвы в театре не бывают. Это не то что ужас, а просто реальность. Я имею дело с лучшей частью населения страны, потому что сам факт прихода в театр говорит о какой-то тонкой организации души.
Поэтому я очень люблю начинания, которые возникают в провинции и являются плодом величайших усилий. Я знаю, что значит создать фестиваль, подобный этому. Это и в Москве очень трудно, а где-нибудь не в Москве - труднее, быть может, в десять раз, потому что рутины больше, денег меньше, всякие-разные "потому что"... Поэтому я приехал из желания оказаться в среде, которой я очень дорожу. Я разговаривал с музыкантами еще до фестиваля. Те имена, которые здесь звучат и звучали, они говорят о многом...
Комментарии читателей Оставить комментарий