Поздняя весна

Япония. 1948. 108 минут.

Авторы сценария Кого Нода, Ясудзиро Одзу по рассказу Кадзуо Хироцу

Оператор Юхару Ацута

Художник Тацуо Хамада

Композитор Сэндзи Ито

Оценка - 10 (из 10)

Экзистенциальная драма

Есть в зарубежном кино такие деятели и их произведения, моментально признаваемые «своими», лично небезразличными, которые странным и даже непостижимым образом говорят тебе о самом себе подчас гораздо больше, глубже и доверительнее, нежели работы многих соотечественников. Подобным собеседником-исповедником сразу стал для меня японский режиссёр Ясудзиро Одзу. Первое впечатление от его безусловного шедевра «Поздняя весна», одного из моих любимых фильмов в мировом кинематографе, следовало бы выразить словами «запоздалые, но очищающие слёзы раскаяния». Я в свои 35 лет (а было это в 1991 году) мгновенно принял близко к сердцу вроде бы далёкую от меня историю пожилого человека, который в одиночку воспитал дочь и теперь хотел бы выдать её замуж, как ни мучительно и горько им расставаться друг с другом.

Типичные определения «правда чувств», «сложность простоты», «элегантность и прозрачность стиля» не передают ни на йоту столь эмоционально возвышенную и в конечном счёте умиротворяюще пафосную атмосферу «Поздней весны» и вообще поздних творений Одзу, в которых совершается неуловимый, почти трансцендентный переход от быта к бытию, от подлинной реальности современности - к некоему запредельному миру Абсолюта. Сам кинематограф Ясудзиро Одзу, несмотря на внешнюю будничность и намеренную приземлённость, способен произвести шоковое воздействие уже на интеллектуальном уровне - как образец «тотального кино», существующего везде и повсюду, разлитого в воздухе, проникающего незаметно во все поры организма, просвечивающего нас изнутри. И кино подобно незримой, но всё равно ощущаемой душе всего сущего, того самого Духа, который «веет, где хочет».

Вопреки распространённому в первую очередь среди японцев мнению, что Одзу вряд ли будет понятен не японцу, тем более человеку, знающему о буддийских постулатах лишь понаслышке, этот мастер моментально воспринимается в качестве совершенно общечеловеческого художника, говорящего об очевидном - как о тайном, но владеющего редкостным искусством переводить язык философии и духовного знания на усваиваемые без каких-либо усилий простые истины самой обычной, заурядной жизни. Имеющий уши да услышит, имеющий глаза да увидит! Словно ангел Благовещения, который доводит слово Божье, не нуждаясь в изъяснении на «языце человеков», а сразу являясь как откровение, ниспосланное свыше, позднее кино Ясудзиро Одзу чаще всего тоже молчаливо и замкнуто в себе, пронзая нас светом сиюминутного и одновременно абсолютного познания - будто бы благодаря ритмичному чередованию теней на полотне экрана, только лишь из-за неторопливой и завораживающей смены кадров.

Но это - не кинематографически отрешённая молитва, как у Робера Брессона, и не безоговорочно подчиняющий себе гипноз изображений, как у раннего Алене Рене. Погружение в глубины человеческого космоса и далее - в непостижимые просторы бесконечной Вселенной и куда-то в запредельные миры - происходит у Одзу так, что даже не успеваешь отвлечься от житейского рассказа о бренности и суете мира посюстороннего, отнюдь не забываешь о своей человечьей природе и вообще помнишь, откуда родом и какой национальности. Истинная всеохватность кинематографа Ясудзиро Одзу проявляется в том, как твоя собственная жизнь и всё вокруг внезапно вовлекаются в орбиту его притяжения и... сами становятся своеобразным киноизображением, продолжительным сеансом узнавания в себе кино в целом и Одзу в частности.