«Русские стяжали право быть непобедимыми»

8 сентября Россия отмечает День воинской славы – годовщину Бородинской битвы

8 сентября Россия отмечает День воинской славы – годовщину Бородинской битвы, самого ожесточенного и кровопролитного сражения Отечественной войны 1812 года.

Тогда русская армия под командованием князя Михаила Илларионовича Кутузова дала жестокий бой вторгшейся в Россию «Великой армии» французского императора Наполеона Бонапарта. Последний ставил задачей в генеральном сражении разгромить русскую армию, после чего продиктовать свои условия мира русскому императору Александру I.

Несмотря на то, что об этой битве написано, наверное, столько книг и статей, что ими можно было бы не один раз накрыть все Бородинское поле, многие ее аспекты неясны и по сей день, или по-разному трактуются историками различных стран. Нет единого мнения ни о количестве войск противостоящих сторон, ни о понесенных ими потерях, а также об отдельных эпизодах битвы – и, самое главное, о том, кто же победил в этом сражении.

Из бесконечных споров историков можно с осторожностью сделать некий «усредненный» вывод о количестве войск, вышедших навстречу друг другу в священный для русских день иконы Владимирской Божией Матери – 26 августа по юлианскому календарю.

В составе «Великой армии» было примерно 130 000 солдат и офицеров. В русских армиях (Первой князя Петра Багратиона, Второй Михаила Барклая-де-Толли и подошедших подкреплениях) – около 112 000 регулярной армии, около 10 000 казаков и свыше 15 000 плохо вооруженных ополченцев. При этом русские имели серьезное превосходство в артиллерии, а французы – в кавалерии, особенно тяжелой.

Полководцы с обеих сторон придавали огромное значение предстоящей битве. «Вот оно, солнце Аустерлица!» – воззвал Бонапарт к своим строящимся на рассвете войскам, напоминая о своей самой выдающейся победе над русскими. Французские военные оркестры играли «Марсельезу». И хотя император «Марсельезу», как и любые напоминания о французской революции, очень не любил, в данном случае он счел ее допустимой как мобилизующей его солдат на решающее сражение.

Русское духовенство провело общий молебен в честь иконы Владимирской Божией Матери, Кутузов напомнил воинам о ее чудесной силе, не раз спасавшей русскую землю, напомнил и о матушке-Москве, которая стоит за спиной русской армии.

Меж тем сражение начало разгораться. Первые отвлекающие атаки на рассвете французская дивизия Дельзона произвела на правом фланге, выбив 1-й гвардейский егерский полк из деревни Бородино. Французы оттеснили русских за реку Колочь. Но в контратаке русские 1-й, 19-й и 40-й егерские полки сбросили французов в реку и сожгли мост через Колочу.

В 6 часов утра ударная группировка маршала Даву пошла в первую атаку против левого фланга русских, где находились Семеновские флеши, обороной которых руководил генерал П.И. Багратион. Почти одновременно для выхода в тыл Семеновским флешам польский корпус генерала Юзефа Понятовского попытался прорваться к деревне Утица, где вступил во встречный бой с корпусом под командованием генерала Н.А. Тучкова.

Решающее сражение в первой половине дня разгорелось за Семеновские флеши, где Наполеон намечал осуществить основной прорыв. Сюда оба командующих бросали главные резервы. На этом ограниченном участке шириной менее 1 км французский император сосредоточил свою основную огневую мощь – 400 орудий. Такая беспрецедентная концентрация орудий стала апофеозом наполеоновской тактики массированного применения артиллерии против ключевого объекта противника. На Семеновских флешах Багратион имел 300 орудий. Ценой огромных потерь, после восьмой атаки, французам удалось к 12 часам выбить русских с флешей. В этом бою был смертельно ранен генерал Багратион, лично руководивший обороной флешей (они получили второе название «Багратионовы флеши»).

Одновременно французы яростно атаковали центр русской армии – Курганную высоту, где находилась русская артиллерийская батарея. Она вошла в историю как батарея Раевского, по имени генерала Николая Раевского, командующего 7-м корпусом, удерживающего центр русских позиций. В 11 часов, во время второй атаки батареи Раевского, бригаде генерала Бонами удалось ворваться на высоту.

Ситуацию в центре сражения спас легендарный генерал Алексей Ермолов, тогда начальник штаба Второй армии. «Подойдя к небольшой углубленной долине, отделяющей занятое неприятелем возвышение, нашел я егерские полки 11-й, 19-й и 40-й, служившие резервом. Несмотря на крутизну восхода, приказал я егерским полкам и 3-му батальону Уфимского полка атаковать штыками, любимым оружием русского солдата. Бой яростный и ужасный не продолжался более получаса: сопротивление встречено отчаянное, возвышение отнято, орудия возвращены, и не было слышно ни одного ружейного выстрела. Израненный штыками, можно сказать снятый со штыков неустрашимый бригадный генерал Бонами получил пощаду; пленных не было ни одного, из всей бригады спаслись бегством немногие», – вспоминал потом Ермолов.

Между тем сменивший Багратиона на левом фланге старший по чину генерал П.П. Коновницын (затем Кутузов послал возглавить левый фланг генерала Д.С. Дохтурова) вынужден был отвести за Семеновский овраг свои потрепанные части (в сводной дивизии генерала Михаила Воронцова, будущего наместника Кавказа, осталось 300 боеспособных бойцов, сам он, раненый, не покинул строй). После отступления русских от флешей, опасаясь удара в тыл, отошел на новые позиции и 3-й русский корпус, который теперь возглавлял (вместо смертельно раненного Тучкова) генерал К.Ф. Багговут.

Наступил критический момент битвы. Позиции отступившей I-й армии у Семеновского оврага не были укреплены, а резервы еще не подошли. В этот момент Наполеон бросил вперед конные корпуса Иоахима Мюрата, которым была поставлена задача прорвать левый фланг русских и выйти им в тыл. Но на пути французской конницы непреодолимой стеной встали воины Измайловского и Литовского полков, которые, построившись в каре, огнем и штыками трижды отразили смертельный натиск. «Упорство русских приобрело ужасный, зловещий характер», – писал впоследствии об этой битве один из французских офицеров.

Однако напор французов не ослабевал. В этой тяжелейшей ситуации Кутузов организовал контрудар по левому флангу наполеоновской армии силами кавалерийских полков Ф.П. Уварова и М.И. Платова. Их атака вызвала замешательство в рядах французов. Эта двухчасовая задержка дала Кутузову время подтянуть резервы. «Тем, кто находился в Бородинском сражении, конечно, памятна та минута, когда по всей линии неприятеля уменьшилось упорство атак, и нам... можно было свободней вздохнуть», – писал генерал А.И. Михайловский-Данилевский.

В 14 часов французы вновь главный удар перенесли на батарею Раевского, которая после падения флешей стала открыта уже не только для фронтального, но и для флангового удара. Наполеон сосредоточил против нее огонь около 300 орудий – половину всей действовавшей в битве французской артиллерии. После третьей отчаянной атаки французам удалось к 17 часам ворваться на высоту. Командующий французскими кирасирами генерал Коленкур, пообещавший Наполеону: «Вы увидите меня на этой батарее или не увидите вовсе», сдержал клятву и погиб в этой атаке. Командовавший русскими защитниками высоты генерал Петр Лихачев с несколькими штыковыми ранениями попал в плен. Из уважения к его героизму Наполеон хотел вернуть ему его шпагу, но Лихачев отказался принимать эту милость от врага.

Французская кавалерия попыталась развить успех в центре сражения. Но, как вспоминал Ермолов, «полки лейб-гвардии кавалергардский и конный, также прочие кирасирские полки действовали с особенным мужеством». Их лично повел в атаку Барклай-де-Толли. Обычно человек ледяной выдержки и не склонный к лихости и браваде, в день Бородина он буквально кидался в самое пекло, так что некоторые даже заподозрили, что он ищет смерти. Впрочем, удалец и рубака Милорадович воспринял отвагу Барклая по-своему: «Так он удивить меня хочет!». После чего устроил свой знаменитый обед прямо перед своими позициями, на линии вражеского огня.

Сражение понемногу затихало. Французы не в силах были продвинуться дальше занятых позиций, русские стойко удерживали свои линии и не собирались отступать.

Французские маршалы требовали от Наполеона ввести наконец в бой императорскую гвардию, чтобы добиться несомненной победы. Тогда император сам поехал на линию огня, чтобы оценить ситуацию.

Он оглядывал новые позиции русских, и «видно было, как они, не теряя мужества, смыкали свои ряды, снова вступали в битву и шли умирать», – вспоминал находящийся в тот момент с императором генерал Ф.Сегюр. Наполеон увидел армию, которая не убегала, а готовилась драться до конца. Для сокрушения ее у него уже не хватало сил. «Я не могу рисковать своим последним резервом за 3000 лье от Парижа». Бросив эту историческую фразу, Наполеон поехал обратно. К вечеру он отвел войска на исходные позиции.

Потери обеих сторон в этой жестокой битве являются традиционным предметом полемики. В советских изданиях традиционно указывалось, что русские потеряли около 44 000 человек, французы – 58 000. Французские, да и многие российские историки «либеральной ориентации» настаивают на обратной картине: они утверждают, что французы потеряли около 30 000, а русские – в 1,5-2 раза больше, что, конечно, сомнительно, учитывая, что французы как атакующая сторона должны были нести как минимум не меньшие потери.

Первое слово в этой дискуссии, пожалуй, произнес сам Наполеон вечером 26 августа. Объезжая заваленное телами поле и, видимо, желая подбодрить ошеломленных жутким зрелищем приближенных, он заявил: «Да здесь на каждый французский труп – по пять русских!». После чего кто-то из свиты пробурчал: «Император, похоже, путает русских с немцами». Напомним, что солдаты различных немецких государств составляли до половины «Великой армии» (а поляки – чуть ли не пятую ее часть), их император никогда особенно не жалел. И уж точным подсчетом их потерь, без сомнения, себя не озадачивал.

Возможно, это несколько объясняет разницу в подсчетах потерь. Так что, скорее всего, истина – где-то посередине, и обе стороны потеряли примерно по 40 000 человек убитыми и ранеными. Показателем ожесточенности сражения является небольшое количество пленных – меньше чем по 1000 с каждой стороны.

Вопрос о победивших в битве в исторической литературе также остается открытым уже почти два столетия. Тон тут также первыми задали Бонапарт и Кутузов.

«Московская битва (во французской историографии Бородинская битва называется «сражением на Москве-реке», фр. Bataille de la Moskova. – Прим. КМ.RU) – мое самое великое сражение: это – схватка гигантов. Русские имели под ружьем 170 000 человек (непосредственно 26 августа Наполеон оценивал число русских в 120 000. – Прим. КМ.RU); они имели за собой все преимущества: численное превосходство в пехоте, кавалерии, артиллерии, прекрасную позицию. Они были побеждены! Неустрашимые герои, Ней, Мюрат, Понятовский – вот кому принадлежала слава этой битвы. Сколько великих, сколько прекрасных исторических деяний будет в ней отмечено! Она поведает, как эти отважные кирасиры захватили редуты, изрубив канониров на их орудиях; она расскажет о героическом самопожертвовании Монбрена и Коленкура, которые нашли смерть в расцвете своей славы; она поведает о том, как наши канониры, открытые на ровном поле, вели огонь против более многочисленных и хорошо укрепленных батарей, и об этих бесстрашных пехотинцах, которые в наиболее критический момент, когда командовавший ими генерал хотел их ободрить, крикнули ему: «Спокойно, все твои солдаты решили сегодня победить, и они победят!» – говорил позднее Бонапарт.

«Сей день пребудет вечным памятником мужества и отличной храбрости российских воинов, где вся пехота, кавалерия и артиллерия дрались отчаянно. Желание всякого было умереть на месте и не уступить неприятелю», – отмечал, со своей стороны, Михаил Кутузов.

В донесении императору Александру I он сообщал: «Баталия, 26 числа бывшая, была самая кровопролитнейшая из всех тех, которые в новейших временах известны. Место баталии нами одержано совершенно, и неприятель ретировался тогда в ту позицию, в которой пришел нас атаковать».

Александр I объявил о Бородинском сражении как о победе. Князь Кутузов был произведен в фельдмаршалы с пожалованием 100 000 руб. Всем бывшим в сражении нижним чинам было пожаловано по 5 руб. на каждого.

Тем же, кто продолжает настаивать на французской победе, стоит напомнить о следующем моменте. Как вспоминал Сегюр, французы хоть и считали себя победившими (хотя бы потому, что их император «не знает поражений!»), но возвращались с поля, сетуя на «такие огромные жертвы и такой ничтожный результат».

С русской же стороны, как свидетельствует Ермолов, несмотря на огромные потери, весть о том, что битва будет продолжена, вызывала искренний восторг. «Офицеры обнимали вестовых, солдаты пускались в пляс», – вспоминал он. Кто-то может обвинить Ермолова в «лакировке» и «казенном патриотизме», но в тех же своих «Записках» он, вспоминая Аустерлиц, не стесняясь, недобрым словом проходится по начальству, приказавшему отступившим войскам петь бравые песни. Последнее исполнено не было, «ибо не было расположения к веселости», отмечал Ермолов.

Кстати, самого Ермолова наши «либеральствующие» историки пытаются привлечь для подтверждения французской версии. Они цитируют, игнорируя написанное выше и ниже, фразу из «Записок» генерала: «Неприятель одержал победу, не соответствующую его ожиданиям». Вот мол, получите: сам Ермолов признал победу «неприятеля». При этом, разумеется, игнорируется другая цитата Ермолова – о том, что под Бородино «французская армия разбилась о русскую».

От себя добавим, что Наполеон, начиная с Bataille de la Moskova, желал вовсе не захвата нескольких канав и пары холмов ценой как минимум трети армии. Как уже говорилось, его целью с первого дня по переходу Немана было генеральное сражение – чтобы уничтожить русскую армию и диктовать свои условия. Он пытался разбить русские армии порознь в Белоруссии и Литве, он пытался их уничтожить, соединенные под Смоленском, И после Смоленска пытался их нагнать, накинувшись под Валутиной горой на русские арьергарды, рассчитывая, что им на помощь придет вся армия. Он гонялся за русскими армиями два месяца, стремясь навязать это генеральное сражение, прошел больше 1000 верст по русским владениям – и вот оно! Наконец вся русская армия – перед ним: никуда не бежит, стоит, ждет этого генерального сражения. Вот оно, «солнце Аустерлица»! И что же дальше? Кровавый бой с ничтожными результатами. И отнюдь не уничтоженный, а вполне боеспособный противник, который опять уходит куда-то в глубь «скифских степей».

Это для газет и бюллетеней Бонапарт мог хвалиться и занятыми городами, и губерниями, и прочими достижениями подобного рода. Но сам-то, будучи военачальником, причем великолепным, он отлично знал, что победа в войнах того времени достигается лишь разгромом вооруженной силы противника, а не занятием городов и губерний, что лишь удлиняет коммуникации и заставляет расходовать драгоценные резервы на гарнизоны для их охраны.

И он не мог не понимать, даже посылая победные реляции, что, по большому счету, он проиграл. И не генеральное сражение, о котором мечтал, а всю кампанию. И поэтому куда адекватней выглядит не вышеприведенная его оценка Бородинской битвы, а нижеследующая:

«Из всех моих сражений самое ужасное – то, которое я дал под Москвой. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми… Из 50 сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано [французами] наиболее доблести и одержан наименьший успех».