Нельзя приносить Эрмитаж в жертву кампании по «десталинизации»

Пора уже прекратить сводить счеты с прошлым за счет будущего

Одним из последствий апрельской прямой линии Владимира Путина стал громкий и в чем-то даже неприличный скандал, в который оказались вовлечены руководители ведущих российских музеев – директор Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина Ирина Антонова и глава Эрмитажа Михаил Пиотровский.

Суть скандала: Антонова предложила президенту возродить Музей нового западного искусства, закрытый Сталиным в 1948 году. Руководитель Эрмитажа, естественно, выступил против, поскольку экспонаты из коллекции закрытого музея находятся у него. «Очередная попытка разорить Эрмитаж – преступление против стабильности всего музейного пространства России, единство и богатство которого наше профессиональное сообщество с таким трудом сохраняет», – заявил Пиотровский.

Вообще сегодня сложно однозначно сказать, правильно или неправильно поступили в 1948 году, ликвидировав Музей нового западного искусства. Политический фон и политические нюансы этого решения понятны. Считается, что музей был закрыт как «рассадник низкопоклонства перед упадочной буржуазной культурой».

Сама тема борьбы против «низкопоклонства перед Западом» сложная и противоречивая. С одной стороны, развернувшаяся тогда кампания по переименованию эклеров в «пирожные с кремом», галош – в «мокроступы», а «французских булок» – в «городские» сегодня вызывает улыбку. С другой стороны, понятно, что определенные основания для разворачивания подобной кампании у руководства СССР были. Об этом еще треть века назад писал в своей книге «Глазами человека моего поколения» назад Константин Симонов. Ну а что такое реализованное на практике «низкопоклонство перед Западом» определенной части элитных групп – страна видит сегодня.

Необходимо отметить, что ликвидация самого музея не принесла ущерба коллекциям современного западного искусства: они были переданы в более солидные музеи, кстати, хранящие образцы именно западного искусства, – Пушкинский и Эрмитаж. То есть не в Русский музей и не в Третьяковку, а в те места, которые уже были хранилищами как раз сокровищ западного искусства. То есть на экспонаты Ренуара и Дега, Писарро и Моне гонений не было, как и на другие экспонаты Эрмитажа или ГМИИ.

Строго говоря, политическое определение «упадочная буржуазная культура» вряд ли было адресовано к самим этим экспонатам: сомнительно, чтобы к ним относили, скажем, находящиеся в этом музее картины члена Коммунистической партии Франции Пабло Пикассо. Строго говоря, и сама история музея носила вполне революционно-пролетарский характер: он был создан в 1923 году объединением Первого и Второго музеев новой западной живописи, в свою очередь созданных соответственно в 1918 году на основе коллекции С.И. Щукина и в 1919-м – на основе коллекции И.А. Морозова, участие в создании которых принимали и Ленин, и Чичерин.

То есть решение о политической оценке и закрытии Музея нового западного искусства касалось не его экспонатов, а, скорее, тех или иных аспектов его деятельности как организации, о которой лучше судить историкам, изучающим вторую половину 40-х годов прошлого века.

Одновременно нужно учесть другую, уже абсолютно неполитическую сторону вопроса. Музей создается на основе коллекций художников второй половины XIX – начала ХХ веков в 1918-1923 гг. И тогда его название – «Музей нового западного искусства» – выглядит естественно, поскольку в определенном смысле противопоставляется старой европейской классике. Но через 30 лет произведения, собравшиеся начиная с 60-х гг. XIX столетия (Э.Мане, О.Ренуар, Э.Дега, К.Моне, В. ван Гог, П.Гоген, К.Писарро, А.Тулуз-Лотрек, П.Сезанн, А.Матисс, П.Пикассо, О.Роден и др.), уже не были «новым искусством». Это уже была классика (во всяком случае, часть классики), и само название музея уже во многом не отвечало характеру произведений, которые в нем хранились. Переданы же они были именно туда, где естественно вливались в экспозиции того, что и хранили вышеназванные музеи: классика встала в ряд с классикой. То, что сегодня импрессионисты – естественная и органичная часть Эрмитажа, вряд ли кто-либо может отрицать.

Вообще, если начинать возвращать куда-либо то, что после революции было передано Эрмитажу Советской властью, то выяснится, что нужно отобрать у него, например, собрания Академии художеств, национализированные частные коллекции, работы Боттичелли, Андреа дель Сарто, Корреджо, ван Дейка, Рембрандта, Кановы, Энгра, Делакруа, множество предметов интерьера из основного собрания Зимнего дворца, преподнесенные Надир-Шахом сокровища Великих Моголов. И, кстати, тогда надо возвращать ему Бриллиантовую комнату, ставшую основой Алмазного фонда Кремля...

Нам уже давно пора научиться создавать новое, не разрушая старого. Музей нового западного искусства просуществовал менее тридцати лет. Надо ли для его восстановления разрушать то, что совершенно спокойно просуществовало шестьдесят лет после его ликвидации, – более чем неоднозначный вопрос.

Вообще собрание Эрмитажа в его нынешнем виде, включая коллекции Щусева, Морозова и другие приобретения советского периода, логично и целостно. Если до революции в музее были представлены только работы старых мастеров, исполненные не позднее XVIII века, то теперь хронологические рамки коллекции значительно расширились благодаря работам импрессионистов, Сезанна, Ван Гога, Матисса, Пикассо и других художников новых направлений.

Разрушать Эрмитаж ради того, чтобы найти лишний повод поспорить о внутренней политике СССР конца 1940-х гг., приносить всемирно известный музей в жертву столь милой сердцу наших либералов «десталинизации», как минимум странно и недальновидно. Хватит уже сводить счеты с прошлым за счет будущего.

Тем более что если сегодня воссоздавать Музей нового западного искусства в том состоянии, в каком он был закрыт в 1948 году, то он будет музеем чего угодно, но только не «нового западного искусства».

А если создавать, простите за тавтологию, новый, современный «Музей нового западного искусства» (что, кстати, само по себе было бы вполне разумно), то в нем должны храниться образцы того, что, во-первых, сегодня является действительно образцами НОВОГО западного искусства, а во-вторых, то, что является все же образцами ИСКУССТВА во всем разнообразии его проявлений, но не чем-то иным, к искусству отношения не имеющем.

В архивном деле, как и в любом хранении и сохранении раритетов прошлого, есть понятие «фонда», то есть, упрощенно говоря, системно и тематически созданного комплекса хранимого, и понятие «коллекции» – того, что исторически отложилось в неком данном виде, отражающем саму историю его возникновения. Коллекции не подлежат разрушению, даже если тематически оказываются неоднородны. Музей всегда состоит из фондов и коллекций и соединяет в себе черты фонда и коллекции. С одной стороны, он при прочих равных обладает тематической целостностью, с другой – отражает саму историю его образования. Она сама – всегда свидетель эпохи и сама – исторический источник, рассказывающий о ней.

Исторически сложившийся музей такого уровня, как Эрмитаж (и не только он), в принципе не подлежит реорганизации, реструктуризации. Он сам – памятник во всем образовавшемся в нем единстве. Речь в данном случае не о защите Эрмитажа как такового, а о принципе. Новое создается творчеством нового, а не перекладыванием из кармана в карман сокровищ старого.

Еще раз: идея создания сегодня Музея нового западного искусства замечательная, только нужно определиться: новое западное искусство – это искусство, созданное живущими в Париже и Берлине арабами и турками, или все же искусство, созданное сегодня в рамках западной культурной традиции?