Проблема Катыни вовсе не закрыта
Не так давно наш портал перепечатал статью польского автора, пишущего под ником Krakauer, увидевшую свет в польском же издании Obserwator polityczny. Рассуждая о сегодняшних двусторонних политических, экономических и культурных взаимоотношениях России и Польши, автор, в частности, не без досады заметил: «Глядя на Польшу из московского Кремля, трудно понять, что же, собственно, нужно этим полякам. С одной стороны, уже выяснены все исторические вопросы, в первую очередь – катынский. К изумлению поляков, по российскому телевидению даже был показан одноименный фильм режиссера Анджея Вайды».
Показ культовой ленты Вайды – это, конечно, аргумент. Но все же не слишком ли смело и самонадеянно автор становится на сторону Кремля? Действительно ли в катынской трагедии поставлена историческая (не политическая) точка?
Не согласился с этим в беседе с обозревателем KM.RU и известный публицист Андрей Паршев, в свое время принимавший участие в общественном расследовании катынской трагедии:
– Признание Россией своей вины за Катынь было решением политическим, а не юридическим. Попросту говоря, даже у наших руководителей, видимо, нет однозначной уверенности в том, что именно советские правоохранительные органы расстреляли польских офицеров в Смоленской области.
Напомню, что эта вина была признана сперва Горбачевым в 1990 году, о чем у нас как-то редко вспоминают, а позже Ельциным – в 1991-м. Причем произошло все это еще до чудесного обретения некоторых письменных документов, которые вроде бы подтверждают эту вину.
Вообще обнаружение этих протоколов – отдельная история, которая сама по себе тоже может послужить хорошим объектом для расследования и обсуждения. Я и сам в 90-е годы публиковал некоторые материалы по расследованию того события и позднее принимал участие в работе комиссии под руководством Виктора Илюхина – правда, не как историк, а как публицист.
Есть моменты в этом деле, которые сразу не укладываются в принятую на Западе схему и которые надо бы объяснить.
Первое, на что хотел бы обратить внимание: НКВД никогда не хоронил казненных вместе с их личными документами, а также с материальными ценностями, которые переходили в собственность государства. Немцы, особенно СС, обычно брезговали заниматься мародерством (если, конечно, не участвовали полицаи: те не брезговали и золотыми зубами), поэтому факт, что немцами сразу в 1943 году были установлены личности большинства захороненных, уже сам по себе очень интересен. Но, разумеется, советское руководство по понятным причинам не могло тогда привести этот довод в свою защиту.
Также есть еще один момент, который, наверное, имеет большое значение. Мы же все прекрасно знаем, что в 30-е годы смертная казнь в нашей стране применялась достаточно широко, при этом расстреливались в том числе и иностранные граждане. Данные на них хранились в обычных архивах НКВД. Статистика по репрессиям была подведена в 50-е годы, оглашалась среди партработников, она публиковалась в 90-е. Но тогда непонятно, с какой стати в отношении польских офицеров было сделано какое-то особое исключение, почему они шли по каким-то особым учетам (по каким?), почему их дела хранились в какой-то там черной-черной запечатанной комнате, в которую никто не имел права входить (так написано в странном рукописном документе, именуемом «справка Шелепина»). Все это совершенно непонятно.
И уже хотя бы полагаясь на эти факты, можно как минимум поставить под сомнение существующую официальную версию, согласно которой польских военных расстрелял именно НКВД и именно весной 1940 года.
По итогам ввода советских войск на Западную Украину и в Западную Белоруссию нам в плен сдалось довольно много польских военных. Солдаты и сержанты были отпущены, часть из них уехали за границу, большая часть после фильтрации стали гражданами Советского Союза. Ну а часть была задержана: это армейские офицеры, сотрудники полиции и жандармерии, пограничники и т. п. Они содержались под Козельском и под Харьковом (армейцы, там было два лагеря примерно на 4000 человек), и еще был один лагерь под Осташковым, где сейчас располагается монастырь Нилова пустынь. Там режим был более строгим – именно потому, что там содержались офицеры полиции, разведчики, контрразведчики.
По нынешней официальной версии, весной 1940 года они все были оттуда, из всех трех лагерей, вывезены (это, видимо, так) и расстреляны органами НКВД (а вот это сомнительно).
Вот тут сразу видна нестыковка. Под Катынью похоронены офицеры, которые до расстрела находились в Козельском лагере. Их якобы вывезли поездами, выгрузили на станции Гнездово, отвели в местность Козьи горы (2 километра от станции) – и там сразу расстреляли. Но какой смысл был везти их из Козельска, за 200 километров, через Смоленск? Кому нужна была эта сложная, неудобная комбинация?
Согласно советской версии, плененных польских офицеров отвезли в лагеря западнее Смоленска, в том числе в лагерь в поселке Катынь, и во время немецкого наступления их не смогли эвакуировать, точнее, не смогли предоставить транспорт. Пленные отказались уходить пешком (за исключением нескольких еврейского происхождения), а немцы захватили лагеря, вывезли оттуда офицеров и расстреляли – так же, как они расстреливали польскую интеллигенцию после оккупации Польши. Эта версия правдоподобна. Действительно, Смоленск пал совершенно неожиданно, оттуда – единственный случай за войну! – не успели эвакуировать партийный архив (он находится сейчас в США и активно изучается до сих пор).
Зачем же мы признали свою вину? Дело в том, что это было некое требование от наших «партнеров», на которое российское руководство было вынуждено пойти, дабы в том числе показать миру «деятельное раскаяние в преступлениях советской власти». Хотя должен заметить, что Владимир Путин не делал публичного покаяния по катынской трагедии: он поручил Государственной Думе выступить с соответствующим заявлением, что, опять же, говорит о реальном отношении российских властей к той истории.
