В человеческой истории мы имеем в самом общем виде два периода формирования отношений по поводу деторождения. Первый – это период, когда не существовало массовых средств ограничения рождаемости. Второй период начался примерно со второй половины XXвека, когда средства ограничения рождаемости в семье стали доступны и просты.

В течение первого периода большую его часть высокая рождаемость ограничивалась либо индивидуальной степенью репродуктивной способности конкретных людей, либо обострявшейся борьбой за ресурсы и средства поддержания существования.

Действовал естественный вектор на увеличение населения тех или иных стран. Когда население в силу тех или иных причин становилось больше, чем могли обеспечить ресурсы этих стран, начинались походы, войны за завоевание иных ресурсов, внутренние столкновения по тому же поводу. И, с одной стороны, ресурсы добывались либо перераспределялись, либо население в результате войн сокращалось.

 Сама структура общества потребления фактически лишает человека возможности завести большую семью

В целом ситуацию определяли три обстоятельства.  Первое – сама репродуктивная способность человека. Второе, работавшее, как мотив, на ограничение, – ограниченность средств обеспечения физического существования. Третье, работавшее, как мотив, на увеличение численности: необходимость, с одной стороны, производить и воспроизводить рабочую силу, с другой – необходимость защищать свои ресурсы и захватывать чужие, то есть, воспроизводить уже не только работников, но и воинов. Причем в развитие, соответственно, рождалась и вполне привлекательная мысль, в первую очередь, производить именно воинов, которые смогли бы не только защитить свои ресурсы и предъявить претензию на чужие, но и привести с войны работников. Это смогло стать выгодным и возможным тогда, когда появился относительный избыток: до этого момента пленных просто съедали – кормить их было чем, а отпускать – опасно.

Баланс ограничений рождаемости складывался в пользу ее увеличения: сначала действовал принцип: больше населения (больше семья) – больше едоков, больше нехватка ресурсов. Потом: больше семья – больше работников. На следующем этапе: больше семья – больше воинов, больше ресурсов. Причем мотивация на сохранение большой семьи складывалась из необходимости решить три задачи: обеспечить производство воинов; обеспечить производство тех, кто будет работать, когда они будут воевать; обеспечить производство воинов в таком числе, чтобы их оставалось достаточно с учетом гибели многих из них на войне. То есть, столько, чтобы не жалко было их отправлять (а семье – отдавать) на войну.

Так складывались отношения, мотивы и тип семьи в традиционном, аграрном обществе, хотя здесь можно тоже выделить ряд своих этапов.

Причем, здесь действовали еще два важные момента: в силу общей невысокой обеспеченности ресурсами общий уровень жизни и общий уровень потребностей был относительно невысок, а с другой стороны – эта модель была относительно общей и для общества в целом, и для отдельной семьи при прочих равных. Хотя сохранялись и определенные ограничивающие обстоятельства.

С переходом к «модерну», то есть – к индустриальному обществу, с одной стороны, возрастает и развивается производство, и прокормить себя оказывается возможным и вне «большой производственной семьи», работая по найму на заводе или, позже, в конторе и офисе. С другой стороны -  повышаются требования к комфортности и уровню жизни, а потом - и его качеству. И зарабатываемых благ оказывается не вполне достаточно для того, чтобы прокормить большое число детей и обеспечить их быт уже на том уровне, который предпочитаешь сам.

Притом если старая деревенская семья была относительно нестесненна в пространстве (расширить дом или построить второй было относительно доступно), то тоновая, городская, могла иметь такую возможность лишь при высоких уровнях дохода, доступных для меньшинства.  Просто сказывалась ограниченность городского пространства.

Отсюда на сегодня, чем более высоко развиты страны, тем меньшую они имеют численность семьи и рождаемость. Массовое развитие контрацепции можно считать причиной снижения рождаемости, но  более верно было бы говорить о том, что само оно возникло в связи с массовым запросом на них, то есть, в связи с массовым бытовым запросом на минимизацию семьи.

Но налицо оказалось и известное противоречие: отдельный человек и отдельная семья заинтересованы в малой деторождаемости ради обеспечения высокого комфорта и уровня потребления. Но социум, страна, достигшая высокого уровня богатств и потребностей, по-прежнему заинтересована в том, в чем ранее они были с семьей едины, - в увеличении числа работников и тех же воинов, хотя на сегодня и потенциальных.

Высокая численность населения в богатых странах сегодня обманчива. Она складывается из трех факторов. Первый: снижающаяся за счет достижений медицины смертность, то есть, снижающийся удельный вес работников и потенциальных воинов.

Второй: повышение численности мигрантов, выполняющих наименее квалифицированные и престижные виды работ, что оборачивается размыванием национальной идентичности и нарастающими конфликтами мультикультурных обществ, в свою очередь, чреватым через некоторое время новыми, казалось бы ранее изжитыми конфликтами по поводу перераспределения средств жизнеобеспечения. И, кстати, перераспределения и средств обитания, и видов занятости.

Третий фактор: дефицит воинов. Не проходящих кукольную военную службу в невоюющих армиях воинов, с интернет-играми по вечерам и уходом на выходные домой, а реальных, готовых воевать и идти за интересы своей страны на смерть. Причем, к их общему дефициту добавляется и то, что если в семье с десятком детей  гибель одного или двух воспринималась, хотя и, как горе, но и повод для гордости и внутреннего определенного  удовлетворения, то в семье с одним или двумя детьми мать скорее сделает все, чтобы уберечь их от похода на настоящую войну и их не лишиться. А десяток доставленных с войны гробов погружает общество в транс и выводит на улицы массы требующих прекратить войну любой ценой. Поскольку же войны вытекают вовсе не из амбиций политиков, а из необходимости защищать свои ресурсы и приобретать чужие, то удовлетворять потребность в воинах в богатых странах через некоторое время вполне могут начать мигранты-контрактники. Как собственно было в период упадка Рима: завоеванные иноземцы–рабы обеспечивали Рим работой, нанятые иноземцы-воины - защищали его от врага, сами римляне – вырождались.

Мигранты на стройках, мигранты на заводах, мигранты в лабораториях мигранты в армии – перспектива современного частично постиндустриального общества, пошедшего по пути общества потребления.

Главное же в том, что сам по себе рост богатства, казалось бы дающий средства прокормить большое число детей, лишь повышает возможности потребления и комфортности жизни их потенциальных родителей. Каким бы богатым ни стало это общество, постольку, поскольку главное для его граждан – комфорт и потребление, они всегда, как мотив, превысят мотивы к деторождению. И лишний ребенок останется лишним едоком. И не нужен будет семье ни как лишний работник, ни как лишний воин.

Сам по себе рост богатства, казалось бы дающий средства прокормить большое число детей, лишь повышает возможности потребления и комфортности жизни их потенциальных родителей

Заложен порочный круг, ведущий постиндустриальные общества потребления к вырождению и утрате культурной и цивилизационной самоидентификации.

В обществе этого типа, каким шаг за шагом становится и Россия, все гуманистические разговоры о самоценности человеческой жизни оказываются лишь утверждением самоценности потребителя и его ценностей.

Чтобы изменить ситуацию и сменить тренд вырождения, нужна смена мотивов. Нужно, конечно, материальное и социальное обеспечение многодетным, а также социальное и материальное стимулирование рождаемости. Но опыт тех же западных стран уже давно доказал, что сами по себе эти меры лишь превращают многодетность в способ люмпенизированного заработка, постоянной жизни на пособия.

Материальная и социальная помощь и стимулирование деторождения необходимы. Но как помощь, а не как основа этого процесса. И тут тоже есть большой вопрос, кому именно помогать, и о нем можно говорить отдельно.

Главное же – изменение самих стимулов. То есть, изменение самих ценностных основ общества. Нужно социально осуществить две замены. Первая – это переход от общества потребления, где главное богатство – то, что ты можешь потребить, к обществу созидания, где главное богатство - это то, что ты можешь создать, какой отпечаток ты можешь наложить на окружающий мир.

И вторая замена – это переход от общества потребления к обществу познания, от общества где главная ценность то же потребление, к обществу, где главная ценность – познание.

И в таком случае дети из потенциального убытка превращаются в ценность и богатство именно на этом уровне. Из лишнего едока ребенок превращается в дополнительное продолжение твоей творческой способности не в детородном плане, а  плане создания того, кто сделает то, что не успел сделать ты. И из неизбежной статьи расхода – в субъекта накопления, воспроизводства ценности (знания) и его расширенного воспроизводства.

Ребенок здесь выступает не как объект опеки и расхода, а как иная, воспроизводящая тебя и отличная от тебя личность, усвоенное им знание и опыт. Воспроизведенная и развитая твоя личность, «ты» в инобытие. И увеличение числа детей в этом случае – это увеличение для тебя твоих воспроизведенных воплощений. А  для общества – увеличение числа носителей расширенно воспроизводимой информации и ее объема, носителей личностности. Как и числа  уже не работников – а творцов, способных к созиданию, социальной экспансии данного типа ценностей и их защите.

Семья, в которой ребенок - это ценность, становится все большей редкостью для нынешнего «западного» общества

Но нужно понимать, что создание такого социально цивилизационного типа невозможно в рыночных условиях. Необходимо устранение этих порочных условий, а, следовательно, необходимо преодолеть сопротивление тех социальных групп, которые  заинтересованы в сохранении рыночного типа регулирования экономики.