Известный российский журналист, публицист, радио- и телеведущий Михаил Леонтьев считает, что в августе 1991 года разные властные структуры играли каждая в свою игру, но все хотели не столько победить, сколько не проиграть.

Михаил Леонтьев (sovzem.mgimo.ru)

«Один из главных вопросов, который возникает при попытке осмыслить события августа 1991 года, – это позиция президента СССР Михаила Горбачева, – говорит г-н Леонтьев. – В принципе, это – человек с достаточно специфическим сознанием, так что мне трудно судить, был ли он в курсе планов гэкачепистов или нет. Другое дело, что Горбачев, конечно, пытался одновременно играть на нескольких досках. Как человек, выросший в советской системе, он, даже будучи в своем довольно странном состоянии, все же не мог в тот момент не понимать, что он делает и какую ответственность будет нести в том случае, если ситуация будет складываться по неблагоприятному для него сценарию. Дело в том, что в процессе советской трансформации все скрепы, которые делали устойчивой государственную машину и объединяли советские властные элиты, оказались разрушены. Соответственно, различные части советского партийно-номенклатурного истеблишмента реализовывали разные сценарии. Т. е. разные властные структуры играли каждая в свою игру. Разбирать, в какую именно, даже не столь уж важно. Главное в том, что предпринятая гэкачепистами попытка спасти Союз – это лучшая характеристика системного кризиса советской модели. По принципу «какова попытка, такова и система». Посмотрите, как все стороны боялись нарушить некие условные «границы насилия»! Это говорит о том, что власть лишилась мандата на жесткие силовые действия. В этой связи процитирую Виталия Найшуля (российский социолог. – Прим. ред.), который в свое время сказал, что легитимная власть – это та власть, которая имеет право стрелять в своих. Однако советские элиты тогда понимали, что у них нет легитимности для того, чтобы стрелять в своих, что это приведет к страшному концу для них самих. Здесь можно вспомнить недавний (по тем временам) пример с тем же Пиночетом, который в этом смысле обладал абсолютной внутренней уверенностью, что если уж он взялся за эту «миссию», то должен довести ее до конца.

Социолог Виталий Найшуль (polit.ru)

В данном случае я не оцениваю чилийский переворот с точки зрения логики или идеологии. Важно, что у Пиночета и подобных ему людей, решившихся на государственный переворот, было четкое и ясное мировоззрение. В нашем же случае все было по-другому. Противная сторона, инстинктивно понимая это, выжидала, ждала, как ворон, крови. И когда несколько человек попали под БТР, это окончательно решило все. Т. е. пролилась кровь, и это предприятие окончательно делегитимировалось. В результате «государственный переворот» «рассосался», как грузинская армия в Южной Осетии. Потому что все участники противостояния по обе стороны августовских баррикад хотели не столько победить, сколько не прогадать, не проиграть, – начиная от Горбачева и заканчивая Грачевым.

Что касается Ельцина, то считать его самым решительным – заблуждение. Когда мы говорим о «политическом животном», которое действует на уровне инстинктов, это все-таки немного другое. Вообще животный политический инстинкт имеет весьма опосредованное отношение к идеологии, к стране и стоящим перед ней задачам. Это – инстинкт власти, который предполагает, что политик должен чувствовать настроения в обществе и ловить флюиды в воздухе, определяя, в какую сторону дует ветер. Я считаю, что нет смысла даже чисто умозрительно рассуждать на тему, что было бы, если бы члены ГКЧП вели себя более решительно. Если бы в стране были силы или структуры, которые могли вести себя более решительно, мы вообще бы не оказались в ситуации, которая сложилась к августу 1991 года.

Бойцы специальных подразделений «Альфа» и «Вымпел» у Дома Советов РФ (young.rzd.ru)

Есть еще одна важная вещь, которую необходимо отметить в 20-ю годовщину переворота. Тогда, в 1991-м, еще можно было обвалить огромную страну, совершить революцию как радикальную смену власти и общественно-политического строя, но без гражданской войны. По одной простой причине: это была социально однородная страна. Все эти разговоры о привилегиях партаппарата были явным преувеличением. Эти привилегии, по большому счету, даже не образовывали каких-либо существенных классовых различий. СССР был социально однородной страной, чего сегодня не наблюдается. Это на тему о том, «что будет, если...». Тогда воли стрелять друг в друга было ноль (я не беру межнациональные конфликты: это – все-таки периферийные вещи). И пусть кто-нибудь задаст себе вопрос: насколько сейчас в нашей стране есть воля стрелять друг в друга?»

Фрагмент интервью Президента Фонда национальной и международной безопасности Леонида Шершнева о том, как советский народ воспринял новость о создании ГКЧП