Т. н. демократическая пресса и ближайшие сторонники Ельцина как после провала «путча», так и в постсоветские годы старательно культивировали в общественном сознании образ первого российского президента как руководителя, проявившего в августе 1991 года большое гражданское и личное мужество. Дескать, сразу же, без колебаний, выступил против ГКЧП, за которым стояла мощь всех силовых структур СССР, объявил об этом с танка, засев в Белом доме, организовал общественное сопротивление «путчистам» и добился как возвращения своего непримиримого соперника Горбачева в Кремль (вот какой принципиальный и объективный Борис Николаевич!), так и ареста «заговорщиков».

Борис Ельцин на заседании Верховного Совета РСФСР - 1990 год (qrok.net)

Однако свидетельства очевидцев тех событий дают основания полагать, что данные о «личном героизме» Ельцина были изрядно преувеличены, если вообще не были легендой. Об этом, например, рассказывает ближайший на тот момент соратник Ельцина Руслан Хасбулатов, тогдашний и. о. председателя Верховного Совета РСФСР. В своей книге «Операция «Гром». Прелюдия к падению СССР» Хасбулатов так описывает реакцию российского президента, который после возвращения из Казахстана жил с семьей на даче в Архангельском, на известие о ГКЧП: «На кровати сидел полураздетый, старый, обрюзгший человек. Похоже, сильно усталый, не выспавшийся. Он даже не реагировал на мое шумное вторжение, был безучастен, голова склонена чуть ли не до колен...» По словам Хасбулатова, такое поведение президента стало для него неприятным сюрпризом.  

«Я, откровенно говоря, не ожидал увидеть растерянного до предела Ельцина, – пишет Хасбулатов. – Мне стало его жалко: он был морально раздавлен, с потухшим взглядом, вялыми движениями. Это уже было плохо. Я его основательно встряхнул и уже жестко сказал: «Побрейтесь, умойтесь и одевайтесь, у нас мало времени, нам надо сформулировать план борьбы, созвать совещание наших сторонников здесь, у вас, Борис Николаевич!».

Ельцин вяло говорит: «А зачем это? Все кончено, Крючков выиграл. Теперь уже ничего сделать невозможно. Горбачев – сидит».

Я возмутился: «Драться надо! Вы что, хотите сдаться без боя? Это же позор! Над нами люди смеяться будут! Что напишет о нас история? Вы подумали? Ввяжемся в бой, а там видно будет. Давайте быстрее приводите себя в порядок, я буду сюда созывать людей, это лучше, чем если мы будем здесь сидеть вдвоем, ожидая бесславного конца».

Ельцин: «А что конкретно Вы предлагаете, Руслан Имранович? Борьбу с армией, МВД, КГБ? Мы проиграли. Вы – теоретик, ученый, не представляете всю мощь государства и КГБ Крючкова! Все бесполезно!»

Я: «Не представляю! Сейчас не до выяснения этих «представлений», надо действовать! Приведите себя в порядок, Борис Николаевич, пожалуйста, быстро!..»

Некоторые эксперты считают, что определенные основания для опасений за свое будущее у Ельцина в тот момент действительно были: участники ГКЧП обсуждали его интернирование, а член ГКЧП Олег Бакланов, тогдашний заместитель председателя Совета обороны при президенте СССР, встретившись с Горбачевым в Форосе, открыто ему заявил, что Ельцин уже арестован. И бойцы из группы «Альфа» КГБ СССР прорабатывали варианты задержания Ельцина – или в аэропорту Чкаловский, куда предлагалось посадить его самолет, летящий из Казахстана вечером 18 августа, или на дороге, или в самом дачном поселке Архангельское. Более того, отряд бойцов «Альфы» с раннего утра 19 августа сидел напротив ельцинской дачи и ждал конкретных указаний. Правда, командир «Группы А» Виктор Карпухин впоследствии утверждал, что все эти дни он «упорно делал все, чтобы ничего не делать».

Борис Ельцин и руководитель российского парламента Руслан Хасбулатов на похоронах погибших во время путча (krsk.kp.ru)

С другой стороны, не стоит забывать и о том, что с указанием насчет ареста не торопился и сам руководитель КГБ Владимир Крючков: зная, что Ельцин враждует с Горбачевым, Крючков, вероятно, полагал, что выступать в защиту президента СССР президент России не будет. Неудивительно, что в беседе с Анатолием Лукьяновым Крючков получил заверения, что сессия Верховного Совета СССР обязательно легитимизирует ГКЧП, и Ельцин уже не рискнет выступать против «законной власти». Ну а интернировать Ельцина, возможно, полагал Крючков, и потом будет не поздно. Пока же есть возможность договориться.

Расчеты Крючкова, кстати, были не так уж беспочвенны. Как вспоминал вышеупомянутый Руслан Хасбулатов, поначалу и Ельцин, и его ближайшие соратники Геннадий Бурбулис и Михаил Полторанин действительно слышать не хотели о поддержке Горбачева. Но Хасбулатов им объяснил, что дело не в Горбачеве как таковом (с ним можно будет решить вопрос позже): выступая на стороне Горбачева, российские руководители формально становятся на защиту «законной власти», а их противники из ГКЧП, получается, этой «законной власти» противостоят. Такая позиция, согласно этой логике, была бы куда более выигрышной для Ельцина и его товарищей как во внешнеполитическом аспекте, так и внутри страны, нежели его имидж «вечного бунтаря», который и так многих настораживал, особенно за рубежом.

Борис Ельцин с Русланом Хасбулатовым на заседании Верховного Совета РСФСР - 1991 год (НГ-фото, ng.ru)

В итоге Хасбулатов быстро убедил в своей правоте Ельцина. Противники ГКЧП 19 августа составили обращение «К гражданам России!», которое от руки написал сам Руслан Имранович, о чем он вспоминает в упомянутой книге: «Поначалу это поручили министру печати РСФСР Полторанину как профессиональному журналисту, но у него тряслись руки (выходит, эта проблема была не только у Янаева), и я отобрал у него ручку.

19 августа в Белом доме распоряжался прибывший туда вице-президент РСФСР Александр Руцкой. Туда же из Архангельского в итоге прибыли и Ельцин с Хасбулатовым. А дальше, как вспоминает Хасбулатов в указанной книге, произошло следующее: «Мы рассматривали танки. Было невесело, по-иному – более чем тревожно. Молчали. Не особенно задумываясь, я сказал: «Борис Николаевич, танк, конечно, не броневик (намек на выступление Ленина с броневика на Финляндском вокзале в 1917 году. – Прим. ред.), но выступить можно и на нем. Как Вы смотрите на то, чтобы взобраться на эту «трибуну» и обратиться к москвичам? Вон их сколько собралось вокруг танков».

Ельцин: «Вы что, Руслан Имранович, серьезно? Меня ведь убить могут!»

Я: «Никакой угрозы нет. Представляете, какой будет эффект от вашего выступления? Грандиозный! На Янаева это произведет такое впечатление! Представляете? А на весь мир?»

Силаев поддержал, сказав: «Борис Николаевич, это очень удачная мысль. Надо выступить с короткой речью: пока они там будут согласовывать, что им делать, Вы уже закончите свое выступление».

Ельцин: «Нет, я подумал, согласен. Вы правы – мне надо выступить». И тут же решительно зашагал широкими шагами к танку. За ним бросился Коржаков. И вот Ельцин уже взбирается на просторную платформу танка. Начинает свое знаменитое выступление...»

Об этом моменте вспоминал впоследствии и Руцкой, причем в его воспоминании Ельцин, опять-таки, героической личностью никак не выглядит. «Все рассказы о геройстве российского президента, мягко говоря, преувеличены. Как выяснилось позже, он прекрасно знал, что реально ГКЧП ему вовсе не угрожал. Его публичному выступлению никто помешать не мог… Выступление Ельцина не несло никакой смысловой нагрузки, звучало речитативом: «Свобода! Они не пройдут! Вся власть Советам!..» И все это вперемежку со «значит», «как говорится», «понимаете ли». Но из-за разгорающихся эмоций «историческое» выступление с танка было воспринято на ура. Западные же средства информации подали это как акт невероятного мужества».

Да и в дальнейшем, по словам Руцкого, особой доблести Ельцин отнюдь не демонстрировал, проведя почти все три дня в «бункере под Домом Советов, куда он прятался каждый раз при появлении очередного слуха о начале штурма».

Более того, Хасбулатов в эфире «Радио Свобода» утверждал, что Ельцин на полном серьезе подумывал о том, чтобы сбежать из Белого дома в находящееся рядом посольство США и укрыться там (американцы, по словам бывшего начальника президентской службы безопасности Александра Коржакова, готовы были принять Ельцина), и только его, Хасбулатова, твердость заставила президента России одуматься.

Так оно было на самом деле или иначе, но известно другое: то, чего так боялся Ельцин, но чего не случилось в августе 1991 года (а именно военные операции против собственных граждан и кровопролитие в Москве), сам Ельцин совершил осенью 1993 года.